Intervista di Alessia Mocci al poeta russo Arsen Mirzaev: vi presentiamo “Chiedo asilo poetico”
“[…] amo anche staccarmi – strapparmi da questa celebre “esistenza letteraria” verso la natura – nel bosco, sui monti, al mare, nel deserto…. “I poeti devono vagare e cantare!” – con questa affermazione di Velimir Chlebnikov sono d’accordo al 200 %.” – Arsen Mirzaev
Il vagare dei poeti non può che far ricordare quei celebri versi dello stimato Ugo Foscolo (“Vagar mi fai co’ miei pensier su l’orme/ che vanno al nulla eterno; e intanto fugge/ questo reo tempo, […]”) che contemplavano e cantavano alla sera ringraziandola per la pace prodotta proprio da questo vagare. Ed ancora ricorda quel vagare dell’Islandese in continuo dialogo con la Natura in contrapposizione ad un poeta che lasciò di rado la sua biblioteca sita a Recanati.
Nato a San Pietroburgo nel 1960, Arsen Mirzaev è poeta, critico e studioso di letteratura. All’attivo ha collaborazioni con diverse case editrici e riviste letterarie, con pubblicazioni di versi ed articoli.
La sua prima silloge è stata pubblicata nel 1994 ed è intitolata “Un altro respiro” (Drugoe dychanie), seguono nel 1996 “Oltre al resto” (Pomimo pročego), nel 2000 “I versi e i canti di Anton Kompotov (Stichi i pesni Antona Kompotova), nel 2001 “La musica della conversazione di innamorati sordomuti” (Muzyka razgovora vljublënnych gluchonemych), nel 2008 “L’albero del tempo” (Derevo vremeni) e nel 2015 “Vita a ¾” (Zizn’ v ¾).
Da circa 15 anni organizza rinomate serate letterarie presso lo storico albergo Old Vienna situato dietro l’angolo rispetto ad uno dei monumenti più interessanti dell’arte russa la Cattedrale di Sant’Isacco costruita dal 1818 al 1858.
“Chiedo asilo poetico” è stato pubblicato nel 2020 dalla casa editrice Macabor Editore nella collana “I fiori di Macabor”, l’elaborazione grafica della copertina di Giorgio Ferrarini. Paolo Galvagni ne ha curato la nota finale e la precisa traduzione.
“tutti/ tutti/ tutti si istupidiscono con gli anni// eccetto alcuni/ alcuni/ in verità –/ è una grandezza/ infinitamente piccola”
A.M.: Salve Arsen, sono lieta di poter approfondire la sua conoscenza con questa intervista e la ringrazio per il tempo che mi dedicherà. Vorrei, se è possibile, geolocalizzare il poeta, chiedendole: San Pietroburgo è una città attiva artisticamente oppure lei è una delle poche eccezioni?
Arsen Mirzaev: Sono felice di salutarLa! Ringrazio per l’interesse che ha mostrato verso la mia modesta persona e il mio libro, tradotto da Paolo.
A Pietroburgo ci sono tanti poeti. Validi, anche vari. Ce ne sono di vivi, interessanti e di talento. E ci sono scribacchini, parolai e grafomani. I primi, mi pare, sono molto meno… Ahimè.
Così, San Pietroburgo. La città in cui sono nato, ma vi ho abitato solo dopo aver completato la scuola media a Vorkuta (il Nord, il Polo, negli anni ’60 Vorkuta era davvero una città di banditi, una delle “capitali” criminali – come Kolyma e Magadan). Cioè dal 1977. E solo a San Pietroburgo (allora, certo, Leningrado) ho cominciato a capire che cosa fosse la vera poesia (anche se avevo provato a scrivere versi a scuola – avevo studiato non solo a Vorkuta, ma anche a Mosca, e a Gelendžik – e durante il servizio militare tra le file dell’esercito sovietico, in una cittadina nei pressi di Zagorsk). All’Istituto Geologico di Leningrado (LGI), a cui mi sono iscritto sotto l’influenza di mio padre geologo, parallelamente allo studio, dal primo anno, sono iniziate le lezioni al LITO (unione letteraria) del LGI, che era guidato da Michail Jasnov, noto poeta per l’infanzia e traduttore di poesia francese. Poi ho avuto: il lavoro nella Casa degli scrittori leningradese; lo studio alla Libera Università (cattedra di poesia: 1989-1991); il lavoro come redattore (dall’inizio degli anni ’90) – nell’organico e non – praticamente in tutte le case editrici pietroburghesi; comporre e redigere la rivista artistica letteraria samizdat “Sumerki” (1989-1995); il lavoro in giornali e riviste – pubblicista, giornalista e redattore; lo studio dell’eredità creativa dell’avanguardia russa dell’inizio del XX secolo (prima di tutto – Velimir Chlebnikov, Vladimir Majakovskij, Elena Guro, Tichon Čurilin, di cui ho preparato libri, commentandoli e pubblicandoli per varie case editrici di Mosca e San Pietroburgo); la partecipazione a conferenze scientifiche internazionali, dedicate all’avanguardia e alla letteratura contemporanea; la preparazione di varie antologie di poesia pietroburghese contemporanea; la cura e la conduzione di serate letterarie (letture poetiche, presentazioni di riviste e case editrici, serate di prosa, festival) – dal 2005. E così via. Non ricorderò tutto ed elencare tutto sarebbe troppo lungo. Ma, in un modo o nell’altro, tutta la mia vita è stata legata alla letteratura, ai libri, alla poesia. E tutti i miei amici in gran parte sono poeti, artisti, musicisti.
E la nostra vita era e continua a essere del tutto viva. Probabilmente alle peregrinazioni e ai viaggi (non sono solo festival poetici in diverse città e paesi, ma anche semplicemente viaggi “per il mondo”) dedichiamo non meno tempo che alla lettura di libri e composizione di versi nei nostri appartamenti e studi.
A.M.: Nella nota finale della raccolta “Chiedo asilo poetico”, il suo traduttore Paolo Galvagni scrive: “Siamo di fronte a una persona, la cui vita è legata in modo fatale alla poesia e si è tramutata in “esistenza letteraria”: non sa dove scappare. Quasi tutti i suoi versi sono organica-mente iscritti nella vita letteraria della Pietroburgo contem-poranea, coi suoi innumerevoli saloni letterari e altre amenità poetiche.” Si rispecchia in questa immagine?
Arsen Mirzaev: Dell’“esistenza letteraria” ho già scritto tanto, rispondendo alla prima domanda. Ma è solo una parte di me e della mia vita. Sì, sono “iscritto” alla letteratura, inserito in essa (anche ufficialmente: come membro delle unioni di scrittori, come portatore di cultura, compositore di antologie, redattore di riviste, membro di diverse giurie professionali, etc), si può dire che sia radicato in essa dalla testa ai piedi nei 35 anni della mia “letteraturovita” (la mia esistenza nella letteratura), occupandomi all’infinito di tutti i possibili studi, della preparazione di libri, conducendo ogni anno una quantità infinita di serate poetiche. Ma amo anche staccarmi – strapparmi da questa celebre “esistenza letteraria” verso la natura – nel bosco, sui monti, al mare, nel deserto…. “I poeti devono vagare e cantare!” – con questa affermazione di Velimir Chlebnikov sono d’accordo al 200 %.
A.M.: Nella lirica “Il giorno di San Valentino” si legge “[…] – diventare/ uno stupido geniale,/ […]” (“[…] – стать/ гениальным придурком,/ […]”), con questa immagine intende menzionare lo jurodivyj, figura del mondo ortodosso russo con significato di “folle in Cristo” o “santo idiota”?
Arsen Mirzaev: No, qui non avevo alcuna intenzione di fare un accenno agli “jurodyvie” russi, anche se mi interessano tanto. Avevo in mente un motivo di Van Gogh, la celebre storia col suo orecchio tagliato (abbastanza ironico e autoironico) la estrapola sull’“amato se stesso” l’eroe lirico di questa poesia.
A.M.: Da studioso di letteratura si è occupato dell’opera del poeta russo Velimir Chlebnikov (Oblast’ di Astrachan’, 9 novembre 1885 – Santalovo, 28 giugno 1922). Una breve poesia recita: “Preposto al servizio delle stelle,/ Io giro, come una ruota,/ Che s’invola all’istante sull’abisso,/ Che finisce sull’orlo del precipizio,/ Io imparo le parole.” Vorrei soffermarmi su “stelle”, “abisso” e “parole”: la vertigine è una condizione necessaria per il poeta?
Arsen Mirzaev: La mia “storia” con Chlebnikov, il grande Futurista, è cominciata circa quaranta anni fa, quando a me, studente della facoltà geologica dell’LGI, hanno chiesto di tenere una lezione su Velimir per gli studenti stranieri dell’Istituto geologico. Era il 1981 o 1982.
Nel 1986 ho partecipato alla conferenza (Fortezza di Pietro e Paolo, San Pietroburgo), dedicata al centenario di Velimir Chlebnikov. Poi ho prese parte a numerosi festival e conferenze scientifiche dedicate a Chlebikov e all’avanguardia letteraria dell’inizio del XX secolo, tenute a San Pietroburgo, a Mosca, a Parigi, a Helsinki, a Velikij Novgood, ad Astrachan’, a Kazan’, a Čeljabinsk, a Tver’ e in altre città. Nel 2005 ho avuto la fortuna di pubblicare il libro Velimir Chlebnikov – serto al poeta (33 omaggi poetici a Velimir: ora ho preparato per la stampa la versione completa del Serto – più di 100 nomi di poeti noti, che hanno dedicato poesie al “Re del Tempo”). E tre anni fa il libro, da me composto e commentato “Il tempo – misura del tempo” (la cosiddetta “piccola prosa”: articoli, note, proclami, manifesti, diari, etc). Ho preparato altri progetti editoriali, legati ai Futuristi, che per vari motivi non erano ancora usciti.
A suo tempo il poeta Osip Mandelštam ha detto: “In Chlebinikov c’è tutto!”. – Per me era proprio così. “Il nostro tutto” – non è solo Puškin, ma anche Chlebnikov. E anche prima di tutto – Chlebnikov. Proprio lui mi ha fatto sentire che cosa sia la vera poesia, capire che cosa costituisce la sua essenza, amarla “per tutta la vita rimanente”. Una sola sua frase – per esempio, “Con un sorriso è chiaro, semplice/ Sollevo la vita/ ad altezza della mia statura” – poteva sconvolgermi, rafforzarmi – dall’esistenza (vitale, non letteraria), dalle “porcherie plumbee della vita”.
A.M.: Oltre al futurismo ed alla avanguardia russa si è interessato di futurismo italiano? Quali sono gli artisti e poeti che ha apprezzato maggiormente e quali differenze ha potuto notare tra esponenti in Russia ed esponenti in Italia?
Arsen Mirzaev: Sì, certo, non si può trascurare la figura, potente, creativa e in molto contraddittoria, di Marinetti! Anche se da noi lo conoscevano proprio poco. E praticamente non lo pubblicavano. Ma ora sono pubblicati non solo i suoi proclami e manifesti, ma anche la poesia e la prosa – in russo. Cosa che non può non allietare. Sulle differenze tra i futuristi italiani e russi si è scritto più volte. Se approfondissi anch’io questo tema, sarebbe superfluo e occuperebbe troppo spazio e tempo. Ma voglio notare che anche l’avanguardia letteraria e artistica italiana mi interessa molto.
Nominerò solo alcuni nomi: Umberto Boccioni, Giacomo Balla, Fortunato Depero, Carlo Carra, Enrico Prampolini, Luigi Russolo, Antonio Sant’Elia, Gino Severini, Ardengo Soffici.
Non è il primo anno che con alcuni slavisti italiani tengo rapporti di amicizia. Oltre a Paolo Galvagni, a Lei noto, si tratta di Massimo Maurizio, Gabriella Imposti e Marco Sabbatini. Conosco altri slavisti solo da lontano: Stefano Garzonio, Carla Solivetti. Be’, certo, bisogna anche aggiungere al tema “italiano” il fatto che nel 2018 per la mini antologia di poesia italiana contemporanea “Essere delle foto”, mi è capitato di tradurre i testi di Alfonso Maria Petrosino e Marco Miladinovic.
A.M.: “Perché ci sono così pochi poeti buoni e vari?” почему же так мало поэтов хороших и разных?
Arsen Mirzaev: Avendo una certa esperienza di traduzione poetica da varie lingue, immagino bene come sia complesso rendere l’intonazione di un testo in lingua straniera (la cosa più semplice è il senso, se nella poesia è più o meno “trasparente”). Qui, in questi testi (come in molti miei altri versi) svolgono un ruolo significativo l’ironia e l’autoironia. È abbastanza complesso da spiegare. O si percepisce nel testo, oppure no.
A.M.: Successivamente alla pandemia ha intenzione di presentare “Chiedo asilo poetico” in Italia?
Arsen Mirzaev: Anch’io spero che prossimamente (tra un mese? due?) le frontiere saranno aperte e potremmo tutti relazionarci con libertà e apertamente – come prima. Sostengo in ogni modo l’idea di fare una presentazione in Italia. Ovvio, la presentazione (forse, più di una) deve avvenire anche in Russia. Possiamo organizzarla nel mini hotel letterario “Antica Vienna” nel centro di Pietroburgo, dove dal 2005 conduco le “Serate letterarie”, ormai diventate di culto per molti.
A.M.: Salutiamoci con una citazione…
Arsen Mirzaev: Nel contesto di quanto detto sopra, di certo si confà congedarsi con questa quartina “antipandemica”: “Il gelo cosmico nella notte./ Alle finestre s’erge la sventura./ E da me il fuoco nella stufa,/ Il tè sul tavolo e nel cuore la felicità” (Vladlen Gavril’čik, poeta e artista, 1953).
E se permettete, con un’autocitazione: “i versi sono un bastone/ su di esso mi appoggio/ camminando/ in questa vita”.
A.M.: Arsen ringrazio per la schiettezza delle sue risposte e la saluto anche io con due citazioni. Prendo in prestito le parole di un suo connazionale fortemente ammirato in Europa, Fëdor Michajlovič Dostoevskij “Colui che mente a se stesso e dà ascolto alla propria menzogna arriva al punto di non saper distinguere la verità né dentro se stesso, né intorno a sé e, quindi, perde il rispetto per se stesso e per gli altri.” ed infine: “Il segreto dell’esistenza umana non sta soltanto nel vivere, ma anche nel sapere per che cosa si vive.”
Written by Alessia Mocci
Translation by Paolo Galvagni
In originale in lingua russa
A.M.: Здравствуйте, Арсен, я рада глубже познакомиться с вами в этом интервью и вас благодарю за то, что посвящаете мне время. Если возможно, мне хотелось бы определить поэта, спрашивая вас — Санкт Петербург оказывается живым городом или вы один из немногих исключений?
Arsen Mirzaev: Я рад Вас приветствовать! Благодарю за интерес, который Вы проявили к моей скромной персоне и книге, которую перевёл Паоло.
В Питере много поэтов. Хороших, а также разных. Есть живые, интересные и талантливые. А есть рифмоплеты, пустобрёхи и графоманы. И первых, мне кажется, гораздо меньше… Увы.
Итак, Санкт-Петербург. Город, в котором я родился, но постоянно жить стал только после того, как закончил среднюю школу в Воркуте (Север, Заполярье; Воркута в 1960–1970-х годах был по-настоящему бандитским городом, одной из криминальных «столиц», – как Колыма и Магадан). То есть с 1977 года. И только в СПб. (тогда еще, конечно, Ленинграде) я начал понимать, что такое настоящая поэзия (хотя пробовал писать стихи и в школе – а учиться мне пришлось не только в Воркуте, но и в Москве, и в Геленджике – и во время службы в рядах советской армии, в военном городке под Загорском). В ленинградском Горном институте (ЛГИ), куда я поступил под влиянием своего отца-геолога, параллельно с учебой с первого же курса начались занятия в ЛИТО (литературном объединении) ЛГИ, которым руководил известный детский поэт и переводчик французской поэзии Михаил Яснов. Потом были: работа в ленинградском Доме писателей; учеба в Свободном Университете (кафедра поэзии: 1989–1991); служба редактором (с начала 1990-х годов) – в штате и внештатно – практически во всех известных издательствах Питера; составление и редактирование самиздатского литературно-художественного журнала «Сумерки» (1989–1995); работа в газетах и журналах – колумнистом,
журналистом и редактором; исследование творческого наследия русского авангарда начала ХХ века (прежде всего – Велимира Хлебникова, Владимира Маяковского, Елены Гуро, Тихона Чурилина, книги которых я составлял, комментировал и выпускал в различных издательствах Москвы и СПб.); участие в международных научных конференциях, посвященных авангарду и современной литературе; составление различных антологий современной петербургской поэзии; курирование и проведение литературных вечеров (поэтические чтения, презентации журналов и издательств, вечера прозы, фестивали) – с 2005 года. Ну, и т.д. Всего не вспомнить, да и перечислять было бы слишком долго. Но, так или иначе, вся моя жизнь была связана с литературой, книгами, поэзией. И все мои друзья по большей части – поэты, писатели, художники, музыканты.
И жизнь наша была и продолжает оставаться вполне живой. Мы, наверное, не меньше времени проводим в странствиях, путешествиях (а это не только поэтические фестивали в различных городах и странах, но и просто поездки «по миру»), чем в своих квартирах, кабинетах, – за чтением книг или сочинением стихов.
A.M.: Переводчик Паоло Гальваньи в послесловии пишет — «перед нами человек, чья жизнь роковым способом связана с поэзией и превратилась в «литературный быт» – ему некуда деться. Почти все стихи органически вписаны в литературную жизнь современного Петербурга». Вы в этом образе находите себя?
Arsen Mizaev: Про «литературный быт» я уже много всякого понаписал, отвечая на первый вопрос. Но это только одна часть меня и моей жизни. Да, я «приписан» к литературе, вписан в неё (в том числе и официально: как член писательских союзов, культуртрегер, составитель антологий, редактор журналов, член различных профессиональных жюри и проч.), можно сказать, врос в нее с головой лет за 35 моего «литературствования» (моего существования в литературе), бесконечно занимаясь всевозможными исследованиями, составлением книг, проводя каждый год бесчисленное количество поэтических вечеров. Но я люблю и отрываться – выдергивать себя из этого пресловутого «литературного быта»: на природу – в лес, горы, к морю, в пустыню… «Поэты должны бродить и петь!» – с этим утверждением Велимира Хлебникова я согласен на все 200 %.
A.M.: В стихотворении «ДЕНЬ СВЯТОГО ВАЛЕНТИНА» читаем – стать/ гениальным придурком,/ …. с этим образом вы намерены цитировать юродивого русского православия?
Arsen Mirzaev: Нет, здесь не было у меня никакого намерения намекнуть на русских юродивых, хотя они мне чрезвычайно интересны. Имелся в виду только Ван Гог, знаменитая история с его отрезанным ухом и то, как (достаточно иронично и самоиронично) экстраполирует ее на «себя любимого» лирический герой этого стихотворения.
A.M.: Как исследователь литературы вы занимались творчеством В.Хлебникова. «Звезды», «бездна», «слова» – головокруженин это обязательное для поэтп состояние для поэта?
Arsen Mirzaev: Мой «роман» с Хлебниковым, великим Будетлянином, начался примерно 40 лет назад, когда меня, еще студента геологоразведочного факультета ЛГИ, попросили прочитать лекцию о Велимире для иностранных студентов Горного института. Это был 1981 или 1982 год.
В 1986 году я участвовал в конференции (Петропавловская крепость; СПб.), посвященной 100-летию Велимира Хлебникова. Потом принимал участие во многих фестивалях и научных конференциях, посвященных Хлебникову и русскому литературному авангарду начала ХХ столетия и проводившихся в СПб., Москве, Париже, Хельсинки, Великом Новгороде, Астрахани, Казани, Челябинске, Твери и других городах. В 2005 году мне посчастливилось выпустить книгу «Велимир Хлебников. „Венок поэту“» (33 поэтических оммажа Велимиру; сейчас я подготовил к изданию полную версию «Венка» – более 100 имен известных поэтов, посвящавших «Королю Времени» стихотворения). А 3 года назад вышла составленная и прокомментированная мною книга Хлебникова «Время – мера мира» (так называемая «малая проза»: статьи, заметки, воззвания, манифесты, дневники etc.). Подготовил я и другие книжные проекты, связанные с Будетляниным, которые по разным причинам пока еще не вышли в свет.
В свое время поэт Осип Мандельштам сказал: «В Хлебникове есть всё!». – Для меня это было именно так. «Наше всё» – это не только Пушкин, но и Хлебников. И даже прежде всего – Хлебников. Именно он дал мне почувствовать, что такое истинная поэзия, понять, что составляет её суть,полюбить её «на всю оставшуюся жизнь». Одна лишь его фраза – к примеру, «С улыбкой ясно, просто / Я поднимаю жизнь / до высоты своего роста» – могла встряхнуть, раскрепостить меня – от быта (житейского – не литературного), от «свинцовых мерзостей бытия».
A.M.: Кроме футуризма и русского авангарда вы интересовались итальянским футуризмом? Каких художников и поэтов вы больше всего оценили? И какие разницы вы могли замечать между представителями в России и в Италии?
Arsen Mirzaev: Да, разумеется, мимо мощной, креативной и во многом противоречивой фигуры Маринетти пройти невозможно! Хотя у нас его совсем мало знали. И практически не издавали. Но зато теперь опубликованы не только его воззвания и манифесты, но и поэзия, и проза – на русском языке. Что не может не радовать. Об отличиях между итальянскими и русскими футуристами писали неоднократно. Распространяться еще и мне на эту тему было бы излишне, да и заняло бы чересчур много места и времени. Но хочу заметить, что итальянский литературный и художественный авангард мне тоже очень интересен.
Назову лишь несколько имен: Umberto Boccioni, Giacomo Balla, Fortunato Depero, Carlo Carra, Enrico Prampolini, Luigi Russolo, Antonio Sant’Elia, Gino Severini, Ardengo Soffici.
С некоторыми итальянскими славистами далеко не первый год я поддерживаю приятельские и дружеские отношения. Помимо хорошо Вам известного Paolo Galvagni, это Massimo Maurizio, Gabriella Imposti и Marco Sabbatini. Других славистов и переводчиков знаю только заочно: Stefano Garzonio, Carla Solivetti. Ну, наверное, нужно еще добавить к «итальянской» теме, что для изданной в 2018 году мини-антологии современной итальянской поэзии «Быть фотографиями / Essere delle foto» мне посчастливилось переводить тексты поэтов Alfonso Maria Petrosino и Marco Miladinović.
A.M.: “почему же так мало поэтов хороших и разных?”
Arsen Mirzaev: Имея некоторый опыт поэтического перевода с разных языков, я хорошо представляю, как сложно бывает передать интонацию иноязычного текста (проще всего – смысл, если он в стихотворении более-менее «прозрачен»). Тут, в этих текстах (как и во многих других моих стихах) большую роль играют ирония и самоирония. Объяснить это довольно сложно. Это либо ощущается в тексте, либо нет.
A.M.: После пандемий вы намерены думать о презентации этой книги в Италии?
Arsen Mirzaev: Я тоже очень надеюсь, что в ближайшем будущем (через месяц? два?) границы все же будут открыты, и все мы сможем свободно и открыто общаться – как раньше. Идею сделать презентацию в Италии всячески поддерживаю. Само собой, презентация (а может быть, и не одна) должна пройти и в России. Ее мы можем организовать и в «литературном» мини-отеле «Старая Вена», в центре Петербурга, где я с 2005 года провожу ставшие уже для многих культовыми «Венские вечера».
A.M.: Давайте попрощаймся с цитатой…
Arsen Mizaev: В контексте всего сказанного выше, попрощаться, наверное, уместно вот таким «антипандемическим» четверостишием: “Мороз космический в ночи./ За окнами стоит ненастье./ А у меня огонь в печи,/ Чай на столе, и в сердце – счастье” (Владлен Гаврильчик, поэт и художник. 1953 г.)
И, если позволите, – автоцитатой: “Стихитрость/ стихи – трость/ на нее опираюсь/ при ходьбе/ по этой/ жизни.”
Info
